С 7-го сентября 2015-го года канал СТС начал показ сериала “Лондонград”. The Flow поговорил о нем со сценаристом Михаилом Идовым и Оксимироном, с биографией которого сериал косвенно пересекся. Самое интересное, что можно узнать из этого интервью.

Как Мирон узнал об этом сериале:

Оксимирон: Когда мы с Мишей только познакомились весной 2012-го, мы прямо вцепились друг в друга, так как находились в удивительно схожих ситуациях: и он, и я тогда более или менее неожиданно попали в Москву после долгих лет на Западе. И, конечно, обменялись самыми разными историями, в том числе я рассказал про свою деятельность в Лондоне, про то, на что жил после окончания университета. Миша сразу среагировал с неподдельным интересом, а в начале, кажется, 2013-го он сказал: “Вот есть такая идея”. Но есть важный момент: к телевидению я отношусь крайне осторожно. С недоверием — это мягко сказано. 
Идов: Я тоже (смеются). 
Оксимирон: На самом деле в последнее время мне поступало немало разных предложений, связанных с ТВ, но я туда не стремлюсь. Причем даже не стоит искать в моих словах какой-то там антисистемный пафос, просто я с каждым годом убеждаюсь, что телевизор, как и радио — в целом мертвый формат, и не очень понятно, зачем с ним связываться. Однако в случае с «Лондонградом» я столкнулся с сериалом про тот самый город, который занимает центральное место в моих текстах. Да еще и писали его мои друзья, а в основу легла часть моей истории. Беспрецедентная ситуация. 
Идов: Еще одна важная для меня деталь: мне тоже, после того, как я перешел из журналистики к сценарному делу, много разного предлагали. И уникальность “Лондонграда” как проекта в том, что и у меня, и у Андрея, и у наших соавторов Лили Идовой и Лены Ваниной было абсолютно беспрецедентное, даже несколько сюрреалистическое количество творческой свободы. Я и подумать не мог, что на российском телевидении мы сможем сделать сериал, действие которого происходит полностью в Лондоне, в котором задействованы десятки британских актеров, и в ряде серий которого 50-60% оригинального диалога будет идти на английском языке. То есть, сказать, что “Лондонград” не похож на среднестатистический русский сериал — это ничего не сказать. Я не говорю, что он лучше, это зрителю судить. Но он явно принадлежит к какому-то другому биологическому виду. 

Про то, что трек Оксимирона — это песня для титров:

Оксимирон: Нет, это не песня для титров — это песня, которую Миша предложил написать к запуску сериала. Как я уже сказал, для меня было важно не вписываться в телеэфир — и меня там по-прежнему нет. Клип смонтирован из кадров сериала, но для интернета, а не для телевидения. Были конкретные предложения по раскрутке трека на телевидении и радио, использовании в рекламе и так далее, но мне по разным причинам не хочется в такое вписываться, несмотря на финансовую составляющую. А реально интересно мне было лишь изначальное предложение, благодаря которому захотелось написать такую абсолютно экспериментальную песню, даже близко не похожую на то, что я обычно выпускаю. Гимн авантюристам для авантюрного сериала. 
Идов: Мне кажется, эта песня — такой братский параллельный продукт к сериалу. Наверное, это лучший способ описать ее. 

О том, было ли желание засветиться на камеру:

Оксимирон: На самом деле, было, просто ради эпичности момента. Но не вышло: когда снимали первый сезон, мы находились в туре «арХХХеология». Видимо, мой ангел-хранитель в очередной раз спас меня от попадания в телевизор. 

О том, сколько времени Идов и Мирон друг с другом знакомы:

Идов: С начала 2012-го, когда я переехал в Москву из Нью-Йорка и параллельно со мной Мирон приехал из Англии. 
Оксимирон: Могу рассказать забавную предысторию. Мой отец крайне всегда крайне скептически относился к моим околомузыкальным занятиям, и когда-то честно сказал мне: «Слушай, вот то, чем ты занимаешься — я никогда не смогу это принять. И даже если за это начнут платить, мое отношение не изменится. Разве что если какой-нибудь уважаемый мной известный человек скажет, что то, чем ты занимаешься — круто». Тогда это и для него, и для меня звучало, как нечто абсолютно нереальное, но разговор я, естественно, запомнил. Много лет спустя отец при встрече восхищался книгой «Кофемолка» некого писателя из Америки, но я пропустил это мимо ушей. А спустя месяц мне друзья из Москвы написали, мол, посмотри, что про тебя написал главред GQ в твиттере. Там был крайне позитивный отзыв — и только потом я соотнес, что этот главред — и есть тот самый американский писатель, автор той самой “Кофемолки”. Разумеется, я написал отцу сообщение в духе: “Нате, пожалуйста“. Ответ был характерным: «Ну что, я рад, что твоя известность хоть немного вышла за пределы одиозных кругов». А потом мы с Мишей познакомились вживую.
Идов: При этом, переехав в Москву, я тоже оказался в немного одиозных кругах московского гламура, из которых довольно быстро начал давать задний ход — как раз при помощи сценарной работы. Я приехал редактировать журнал, то есть вот буквально править в нем запятые — а попал в непредвиденный статус публичной, так сказать, фигуры. Поэтому мне было невероятно важно срочно найти в Москве свой круг общения и поддержки — так у меня сложился небольшой, но крутой круг товарищей, большинство из которых какую-то часть жизни прожили на Западе. У Андрея Рывкина такая же биография, поэтому мы и оказались вокруг этого проекта. И Мирон тоже стал одним из немногих людей, с которыми у меня возникло тотальное взаимопонимание. 
Оксимирон: Я в те времена, помнится, в основном депрессовал, смотрел «Прослушку» и бухал на лавочке с Андреем Михеевым — и очень сильно ***** [слово, выражающее высшую степень удивления] от дальнейшего развития событий. У нас уже есть такой running gag, мол, Миша меня уже который год затягивает в окологламурный околомейнстрим. Но по факту — как бы людей ни возмущало мое появление в каких-то новых и непривычных контекстах, но мне это интересно делать хотя бы ради разношерстности биографии. I did it for the vine. 

О патриотизме, неожиданно охватившем всю страну, и о том, как они себя ощущают среди всего этого:

Идов: Я обычно прячусь от таких вопросов за американский паспорт — кому интересны мои рассуждения о стране, гражданином которой я не являюсь. И вообще я безродный космополит. Но только в том смысле, что настоящий патриотизм для меня связан не с государством, а с культурой и языком. Я очень болею за Россию — и в первую очередь мне хочется, чтобы она была страной, которая рулит мировой культурой. Производит книги, которые все читают, и музыку, которую все слушают. И, да, сериалы, которые все смотрят. 
Оксимирон: У меня немного другая история. Хотя я прожил на Западе чуть ли не дольше, чем Миша, но не считаю себя немцем, англичанином и так далее. Я очень привязан к российской культуре и к российскому пейзажу, а к Питеру — так прямо-таки приварен с детства. Но это совершенно не означает, что я привязан к структурам и институтам, выросшим на этой почве. Очень долгое время, когда я жил на Западе, у меня было то же самое правило, которого придерживается Миша: не говорить о том, что происходит в России, о том, чего не знаешь. Но сейчас я очень много времени провожу в Питере, а значит то мое эмигрантское правило постепенно теряет смысл. Поэтому отвечу на вопрос. Что такое патриотизм? Если это привязанность к определенному пейзажу, настрою, к речи, то есть нечто достаточно хрупкое и личное, то и я, получается, патриот. Как минимум — Петербурга. Недаром у меня эта татуировка на шее. Если же патриотизм — это поиски врага, то мы это все уже сто раз проходили. Любой человек, знакомый хотя бы со школьной программой по литературе (из которой пока еще не удалили Салтыкова-Щедрина) или с историей Европы 20-х 30-х гг, словит сегодня нехилое дежавю. У Умберто Эко было такое эссе — «Средние века уже начались». Это и есть самый точный ответ.

Источник: http://the-flow.ru/features/oxxxy-idov-londongrad